Наш «рабочизм» заключается в признании того факта, что без промышленного пролетариата никакое изменение существующей действительности невозможно. Промышленные рабочие общественно полезны, поскольку производят всё необходимое для жизнедеятельности и развития человечества. Другие категории пролетариата являются инфраструктурой по отношению к промышленному производству – они обеспечивают производство (работники торговли, инженеры, учителя, врачи и др.) и общественно полезны лишь в той мере, в какой обеспечивают капиталистическое производство. Материалистическое определение классов выделяет классы не по «отношению к собственности», а прежде всего по отношению к производству.
Вот определение классов, данное В.И. Лениным: «Классы – это большие группы людей, различающиеся по их месту в определенной системе общественного производства, по их отношению … к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы – это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства».
Таким образом, отношение к собственности напрямую вытекает из отношения к производству. Паразиты – чиновники, менты, наёмники-контрактники, наёмники-писаки, буржуазные журналисты, секретутки – пролетариатом не являются, т. к. не имеют отношения к производству. Для пролетариата, на чьей шее они сидят, их существование является оправданным лишь в том случае, если они вдруг случайно перейдут на позиции пролетариата. Те же, кто верно служит буржуазии, являются не только паразитами, но и орудиями угнетения.
Таким образом, наш «рабочизм» напрямую вытекает из нашего материализма. Именно потому, что без производства жить невозможно, именно потому, что производством занят класс пролетариата, мы и обращаемся к этому классу. А к кому же нам ещё обращаться, если мы недовольны существующими общественными отношениями, и хотим изменить их?
К рыночным торговцам? Но, несмотря на закрытия рынков и взимание поборов, они до сих пор не провели ни одной акции протеста, равной по силе событиям 1998 года. Надежды на буржуазию, неразумное доверие к буржуазной власти у них на порядок выше, чем у рабочих (да еще больше и либеральных иллюзий).
К пенсионерам? Они являются частью того же пролетариата, но их единственное отличие – бороться более решительно, чем в январе 2005 года они уже не могут по возрасту. А к выборам допускают только партии финансовой олигархии.
К учителям, врачам, инженерам? Они также являются (в большинстве своем) частью пролетариата, но атомизированы более, чем промышленные рабочие. Трудовой коллектив больницы насчитывает 100 – 300 человек, разделенных на врачей (из них сейчас выделены искусственно участковые терапевты, некоторым из которых – не всем – обещано по 10000 руб. за вычетом 13% налога), медсестер, санитаров и вспомогательный персонал. В НИИ такая же ситуация – маленький трудовой коллектив, разделенный на инженеров (среди которых выделяются приближенные к начальству и работающие на перспективных, т. е. финансируемых, темах), вспомогательный персонал и рабочих цеха (где цеха сохранились).
К люмпен-пролетариату? Но он заинтересован в том, что ему можно дать сейчас. Поскольку же сейчас мы дать ему ничего не можем, он еще более, чем обычный пролетариат, склонен искать подачек буржуазии, склонен наниматься к ней в охрану, в менты, просто в холуи.
Таким образом, если отвернуться от пролетариата, что же остаётся? Только одно – плестись в хвосте либеральной буржуазии (т. е. либеральствующих фракций той же финансовой олигархии), чем и занимаются сейчас очень многие. Ведь каждый из нас живет в материальном мире, а не в мире отвлеченных теорий. Поэтому те, кто отвернулся от пролетариата, неизбежно скатывается в лагерь буржуазии – буржуазия очень охотно нанимает их для борьбы с пролетариатом, для очернения пролетариата, для обоснования власти буржуазии. Это, в частности, произошло с Магидом и может произойти и с Инсаровым.
В самом деле, статей о «пассивности пролетариата» написано уже столько, что мы даже удивляемся, почему ГПРК до сих пор не сменила название. Между тем, по опыту последних 20 лет (1985 – 2005 гг.) мы можем сказать, что ни один класс, ни один социальный слой в современной России, не дал столько примеров мощных акций классовой борьбы, как пролетариат. На его счету массовые забастовки 1988 – 1989 и 1990 – 1991 гг., восстание в Москве 2 – 5 октября 1993 г. (не следует путать его с конфликтом Ельцина – Хасбулатова), массовые акции протеста (не только забастовки, но и перекрытия дорог) в 1998 г., героическая оборона Выборгского ЦБК и много других актов классовой борьбы, которые сделали бы честь любому пролетариату.
Тот троцкист, который десять лет ходил к рабочим, наверное, делал это с завязанными глазами и заткнутыми ушами. Если же говорить о революционности рабочих, то следует сравнивать её не с тем, что было «при царе Горохе, когда людей было трохи». Сравните её с революционностью других социальных групп, например, с тем, как борются за свои интересы те же торговцы и мелкая буржуазия. Им тоже не сладко при господстве финансовой олигархии, а сколько забастовок они провели, сколько дорог перекрыли, сколько правительств вынудили уйти в отставку? Достаточно сравнить это с пролетариатом, и вы увидите, какой класс более революционен, а какой менее. Ни один класс современной России за все 90-е и даже 2000-е годы  не дал таких ярких образцов массовой революционной борьбы, как рабочий класс.
Таким образом, наш рабочизм напрямую вытекает из диалектического анализа сложившейся ситуации. Если сейчас спад рабочего движения, то одновременно же происходит и рост рабочего класса, в том числе в производственной сфере. Если сейчас период «стабилизации», то он неизбежно сменится новым кризисом.
Что делать в случае нового кризиса – вот о чем надо думать. Ведь начиная с 80-х годов, каждый подъём рабочего движения сопровождался выходом его на качественно новый уровень. В конце 80-х и начале 90-х годов оно происходило под сильным влиянием  различных групп буржуазии, и самостоятельность рабочего класса проявлялась разве что в тактике. Но вместе с тем от борьбы чисто экономической рабочие уже переходили в борьбе политической.
В 1998 – 1999 годах рабочий класс наиболее последовательно проводил политические требования отставки президента и правительства, причем проводил их самостоятельно (т. к. большинство групп буржуазии было откровенно напугано протестом рабочих). Это сопровождалось радикализацией методов борьбы – от простых демонстраций и малоэффективных митингов рабочие переходили к перекрытиям дорог и железнодорожных магистралей. И рабочие добивались своих требований!
Но добившись, увидели, что дело не в том, что президент и правительство «плохие», а в том, что они буржуазные. В 1998 – 1999 году они впервые остановились перед ВОПРОСОМ О ВЛАСТИ, без разрешения которого оказывается невозможным разрешить и все другие вопросы. При этом, если раньше акции протеста заканчивались перекрытием дорог, то теперь (по опыту 2000-х годов в РФ) они зачастую начинаются ими. В борьбу вступают новые отряды пролетариата – впервые начинаются забастовки и акции протеста рабочих-мигрантов. И если проявления всего этого мы видим в период «стабилизации», то что же будет в период кризиса?
Я пишу эту статью не для того, чтобы утешить многочисленных «царевен Несмеян», плачущих о «пассивности пролетариата». Я стремлюсь только доказать, что «рабочизм» – обращение к рабочему классу как к главной движущей силе будущих изменений – есть следствие объективных материальных процессов, а не субъективной веры теоретиков.
М.Рудый.