Фердинанд Домела Ньювенхюйс
Вопрос о милитаризме
...Вот что писал Монтескье полтораста лет тому назад (и эти слова остаются справедливыми и до сегодняшнего дня):
«По Европе распространилась новая болезнь, oxватившая всех наших монархов и заставляющая их содержать непомерно многочисленные войска. Болезнь эта – возвратная; при этом она заразительна: как только какое-нибудь государство увеличит свое войско, то же самое делают и все остальные, и единственным результатом этого является общее разорение.
Каждый монарх держит наготове все это войско, какое только он мог бы собрать в случае, если бы eго народу грозила опасность истребления, и это постоянное напряжение сил каждого государства против всех остальных называется миром. Европа поэтому так разорена, что если бы в таком положении, в каком находятся три самых богатых державы, оказалось какое-нибудь частное лицо, то оно не могло бы существовать.
Имея в руках богатство и торговлю всего мира, мы все-таки бедны; у нас так много солдат, что скоро никого не будет, кроме них, и мы станем похожи на татар. Последствием этого является постоянное возрастание податей, и никакое улучшение этого положения невозможно, потому что государства уже не считаются со своими доходами, а употребляют на военные цели самый капитал. Нередко они, даже в мирное время, отдают под залог свои фонды и прибегают для своего разорения к средствам, которые они называют экстренными, и которые, действительно, так необычны, что самый расточительный маменькин сынок едва может выдумать лучшие».
Разве эти слова Монтескье не подходят буквально и к нашему времени? Разве наши правительства точно также не соперничают друг с другом в деле скорейшего доведения своего народа до полного разорения?
Нам говорят иногда, что войну можно сделать гуманнее, но это – ничто иное, как самое ужасное лицемерие. Сделать войну гуманнее – это такая же нелепая затея, как улучшить тюрьмы. Если не считать нескольких мелких изменений в их устройстве, то единственное, что можно сделать с тюрьмами,– это их уничтожить. То же самое можно сказать и о войнах. Разве «человеколюбивые» пули не будут убивать? Или, может быть, к ним будет приделан пластырь, который будет сам накладываться на сделанную рану? Какая бессмыслица! Чем употреблять «человеколюбивые» пули, не лучше ли упразднить всякие пули вообще?
Внести гуманность в войну! Уж не под покровительством ли немецкого императора Вильгельма, который воюет во имя цивилизации с нецивилизованными китайцами, причем его войска не дают пощады никому, закалывая штыками женщин и детей? И европейцы не стыдятся подобного варварства!
Нецивилизованные китайцы, однако, отлично разгадали цивилизованных европейцев; вот что писал недавно о них один китайский ученый: «Сначала к нам являются люди в черных одеждах (миссионеры) и обещают даром открыть нам врата неба. В сущности же они – только агенты других людей, в белых одеждах, которые приезжают, чтобы торговать, обманывают и грабят нас. Если же мы начинаем требовать у этих белых людей ответа, то тогда являются люди в одеждах разноцветных, с пушками и ружьями, и ... убивают нас!»
Вот она, характеристика международного, всемирного капитализма: алтарь, кошелек и войско!
Нам предстоит, если я не ошибаюсь, период реакции. Католицизм теперь сильнее, чем когда бы то ни было, благодаря своим капиталам и армии священников, в которой согласно правилу: perinde ас cadaver, он находит полную поддержку. Церковь и войско действуют заодно, и при капиталистическом строе, несомненно, скорее римский папа сделается главою мира, чем какие бы то ни было права будут даны народу.
Буржуазии, якобы ненавидящей войну, нужно сильное правительство для того, чтобы удержать в повиновении рабочие массы, и нужен парламент, который давал бы поступкам этого правительства внешнее оправдание. Безрассудно закрывая глаза на недостатки экономического положения, она говорит, что ненавидит войну, а между тем делает все возможное, чтобы ее вызвать; презирает цель, и вместе с тем употребляет как раз те средства, которые должны неизбежно к ней привести.
Реакционные силы включают все государственные партии, от Рима до социал-демократии, от папы до Маркса; все они составляют одну реакционную массу...
Но у рабочих есть в руках еще и другие средства помешать какой бы то ни было войне. Представьте себе, что рабочие, занятые при водных и сухопутных путях сообщения – портовые и железнодорожные – вступили в стачку: как тогда правительствам перевозить солдат? Вражеские войска не могут, таким образом, встретиться друг с другом, а этой именно встрече и следует помешать.
Недавно нам пришлось читать о том, как происшедшая в Новом Орлеане стачка англичан-кочегаров и погонщиков мулов помешала отправке 1400 мулов в Южную Африку. Вот это прекрасно! Именно с этого нужно начинать! Если помешать перевозке солдат, лошадей, мулов, пушек, боевых запасов и провизии, то война станет невозможной.
Будем же продолжать нашу пропаганду для того, чтобы привить мысль об отказе от военной службы и о всеобщей стачке в момент войны – и наша идея проложит себе путь. Приложим же все свои усилия к тому, чтобы анархисты – единственные настоящие революционеры и интернационалисты – поняли, что единственная борьба, в которой пролетариат всего мира может проливать свою кровь, – это борьба против единственного и действительного врага – капитализма.
То, что стачка делает коллективно, то для отдельной личности представляет собою пассивное сопротивление. Это одно из средств вывести из терпения всякое правительство. Но оно требует необычайной нравственной силы, потому что для того, чтобы вытерпеть все следующие за этим лишения, нужна почти сверхъестественная стойкость характера.
Всем известно мужество и упорство русских духоборов, настойчиво отказывающихся от воинской повинности, несмотря ни на какие мучения; мы можем только преклониться перед этими героями, и не только для России, но и для всех стран.
У нас, в Голландии, в прошлом году двое молодых людей тоже отказались от военной службы. Один из них – христианский анархист – просидел несколько месяцев в тюрьме и уступил; другой – анархист-индивидуалист – вынес целый год тюремного заключения.
В мае этого года его выпустили, и снова на вопрос – согласен ли он отбывать воинскую повинность? – он ответил отказом; в качестве рецидивиста, он был осужден еще на год и четыре месяца тюремного заключения. Он остается по-прежнему верным себе и проявляет удивительную силу характера; несколько времени тому назад он писал из тюрьмы: «Мои убеждения мне дороже жизни. Жизнь можно у меня отнять, но убеждения – никогда!»
И вот, когда человек говорит, что он не хочет убивать, правительства, после двадцати веков христианской цивилизации, не находят другого ответа, как: «в тюрьму его, злодея! Ему нет места в нашем обществе, его присутствие опасно для существующего порядка!»
По моему мнению, мы не можем не выражать подобным борцам нашего глубочайшего уважения; мы должны заявить, что считаем их действия гораздо более геройскими, чем все военные подвиги. Общество, позволяющее лучшим из своих детей страдать по тюрьмам, недостойно существования. И единичные поступки подобных молодых людей должны неизбежно оказать большое влияние: такие примеры будут повторяться все чаще и чаще, и эти смелые личности станут пионерами новой эпохи, эпохи настоящей цивилизации, не имеющей ничего общего с лицемерной цивилизацией нашего времени.
Если у людей есть чем дорожить, то в их интересах поддержать мир. Придет время, когда война будет считаться остатком варварства, переживанием той эпохи, когда люди не знали другого средства для ограждения своих якобы прав и для разрешения несогласий, кроме силы.
Многие думают, что в борьбе народов, как прежде в борьбе монархов, решающий голос будет в будущем принадлежать оружию; но мы с этим не согласны, и вся история цивилизации подтверждает наше мнение. Было время, когда дуэль считалась единственным средством восстановления чести; теперь же становится все более и более нелепым думать, что честь мо¬жет иметь что-нибудь общее с кровопролитием. То же самое будет и с войной. Вопрос не в том, прекратятся ли все раздо¬ры, и будет ли общество состоять из ангелов, а в том, – зачем человеку, разумному существу, решать свои несогласия грубой силой?
Мыслящее существо борется не насилием, а аргументами, и вот почему Фридрих II был совершенно прав, когда говорил, что раз только солдаты начнут рассуждать, никто из них не останется в войске.
Что такое войско? Собрание недумающих людей, слу¬жащих послушными орудиями в руках начальства, которое может делать с ними все, что хочет. Войско поэтому есть сила, в действительности вредная для человечества: оно враждебно всему, что делает из человека мыслящую личность, что образует его характер, его индивидуальность. Главный принцип военного дела – это принудительное совместное действие; а что же это такое, как не то же рабство и не тот же деспотизм, только под другим названием?
Вот почему военщина – прямой враг цивилизации. Еще великий Кант говорил в своем проекте вечного мира, что все «кратии» – все равно, автократия, аристократия или демократия (то есть правление одного, правление лучших или правление народа) – одинаково вредны и деспотичны. А поэтому не нужно никаких «кратий»! Но что же это значит, как не провозглашение анархии, то есть, «акратии», безвластия?
---------------------------------------------------------------------------------------
Текст написан в 19 веке, а как актуально звучит в связи с событиями на Украине...