Позволю себе процитировать фрагмент из диссертации по философии одного моего очень хорошего знакомого, котрого я весьма уважаю.
"Господь - это неизменное и невыразимое первоверховное
стремление, это - духотворящая власть, действующая во всех
душах, не умолкающая даже в глубине демонических монад и
направляющая миры и миры, от микробрамфатур до сверхгалактик, к
чему-то более совершенному, чем добро, и более высокому, чем
блаженство".
""О, не приблизиться даже к порогу
Тайны и Правды вышней
тому,
Вера чья возлагает на Бога
Тяжесть ответственности
за Тьму.
…Полно
блуждать
среди трех сосен,
Вламываться в открытую дверь.
Бог абсолютно благ! светоносен!
А не всемогущ.
Верь!
Верь - и забудь "царя на престоле
В грозных высотах".
Он - святей;
Сам очертил Свою власть и волю
Волей свободных
Божьих
детей"
Бог в картине мира Андреева не является носителем насильственной власти. "Ложно и кощунственно приписывать Божеству законы взаимопожирания, возмездия и смерти. … От Бога только спасение. От Него только радость. От Него только благодать" (1, с. 47). Его власть - в области любви, свободы и творчества. Бог единствен как создатель этих сил, этих, выражаясь языком богословов-исихастов, энергий. Здесь Андреев совершенно определенно опирается на Священное Писание: Бог - Творец, Бог есть любовь, а от "Где Дух Господень - там свобода" недалеко до утверждения "Бог есть свобода", которое, следует заметить, христианским богословием вплоть до последнего столетия не выдвигалось. Любовь, творчество и свобода есть "удел Божий", есть проявление Самого Господа. Его власть - в неотменимости этих сил, в их абсолютной неколебимости, поскольку поколебать их был бы способен только тот, кто обладал бы равной с Богом степенью бытийственности, что невозможно по определению.
Совершенство в творчестве требует абсолютной свободы по необходимости (каламбур показателен, как доказательство антиномичности рассудочного мышления при его столкновении со сверхрассудочной реальностью). Несвободное творчество - это абсурд, обусловленное существо действует не по собственной воле и является либо винтиком в механизме, либо орудием чужого творчества. Но ограниченность творчества, неполная, ограниченная необходимостями вовлеченность живого существа в творческий акт есть показатель несовершенства творческого акта.
Все сотворенные Богом существа имеют дар свободы, любви и творчества, вложенный в них в самом акте их творения. Этот дар и есть основа бытия каждой монады. Творение совпадает с даром, так как в отсутствие этих даров существование монады непредставимо. Свобода, любовь и творчество - это и есть жизнь как таковая, поскольку полностью несвободное, не любящее и нетворческое существо может быть только тем, что в материалистической европейской философии называется "мертвой материей".
Свобода как условие дана изначально - это свобода распорядиться дарами, своей подключенностью к неисчерпаемым энергетическим ресурсам, к источнику всякой энергии.
Андреев пишет: "Пучины любви, неиссякающие родники творчества кипят за порогом сознания каждого из нас" (1, с. 21). Любовь можно направить на свое собственное существо, выстроив вектор "от мира к себе". Это выбор потребителя, демонический путь, выбрав который, живое существо воспринимает мир как плацдарм для исполнения собственных эгоистических желаний. Этим вектором живое существо закручивает вокруг себя метафизический водоворот, пытаясь вовлечь в его концентрически сужающиеся круги весь универсум. "Демонические монады свободны, как и все, но их любовь глубоко ущербна. У них она направлена исключительно внутрь: демон любит только себя" (1, с. 49). Предел желаемого на этом пути - сделать все живые существа мира своими марионетками, то есть фактически поглотить их, сделав винтиками в машине желаний собственной индивидуальности, лишив их жизни - свободы и творческой реализации. "Неутолимое стремление ко вселенскому господству составляет источник единственно понятных ему (демону - прим. авт.) радостей. …малейшая частная победа кажется ему шагом, приближающим к конечной цели. Победы же эти заключаются в порабощении других монад или их душ: демонических - как полусоюзников, полурабов, светлых - как узников и объектов мучительства" (1, с. 4. Ошибка этого пути в том, что живое существо невозможно поработить полностью, так как "Бог поругаем не бывает", и Его дары неотъемлемы, хотя и могут быть в той или иной степени заглушены. На этом пути живое существо пытается отделить себя от Бога и остального мира, что невозможно, поскольку такое действие являлось бы отказом от самого себя - ведь сутью монады являются все те же божественные энергии, единящие собой все живые существа в универсуме. Для такого существа творчеством будет творчество "во имя свое" - создание и реализация собственных планов обретения господства над миром и эгоистического наслаждения им. "Не может быть утрачена демоническими монадами и способность к творчеству. Но богосотворчество не вызывает у них ничего, кроме предельной враждебности. Каждый демон творит только ради себя и во имя свое" (1, с. 50). Изоляция же от мира подвижников, идущих "узким путем" - только внешняя. В действительности же они пытаются положить конец своей эгоистической изолированности. В какое бы глухое отшельничество такой человек не ушел, как бы ни концентрировался на своем внутреннем мире, разорвав внешние связи (вплоть до сенсорного голодания) - он не отрывает себя от метафизических основ мира; напротив, он стремится приникнуть к ним теснее, почувствовать единство мира в свободе, любви и творчестве и самому максимально этим единством проникнуться. Как утверждает Андреев, "никакого Божества, дарующего своим верным рабам блаженное созерцание его величия, - нет. Созерцание высших сфер есть выход личности из себя и приобщение Единому, объемлющему все монады и зиждущему весь мир. Поэтому последователя Розы Мира может принудить стать на Узкий Путь (путь монашества, отшельничества - прим. авт.) не духовный эгоизм, не жажда личного спасения при холодном безразличии к другим, но понимание, что на Узком Пути раскрываются такие дары, которыми праведник будет помогать миру из уединения более действенно, чем сотни живущих в миру" (1, с. 21).
Если же вектор свободно направляется в иную сторону - от себя к миру - живое существо становится транслятором божественной любви-агапе. Согласно евангельской притче, это означает "пустить наследство в дело", а не "зарывать талант в землю". Существо на этом пути расширяет не свои владения, а собственную личность, с помощью энергии любви вступая в союзы с другими живыми существами. Будучи как бы отражена от живого существа назад к Богу, любовь приобретает свойства "….по-гречески", любовь к идеалам и принципам, которыми живое существо руководствуется на пути совершенствования. В частности, она проявляется как любовь к своему духовному наставнику, религиозному сообществу, воспринимаемому как высшая целостность (Церковь как Тело Христово), родине, профессии и т.д. В случае искаженного отражения человек неправильно выстраивает систему ценностей и замутняет собственный идеал, поклоняясь тому, что поклонения недостойно - занимаясь идолослужением. Такие искажения проявляются как поклонение сильному государству, сильной личности и другим силам, не имеющим отношения к божественным свободе, творчеству и любви.
Транслируясь же в мир, преломленная монадой божественная любовь, помимо любви-агапе, имеет черты любви-филии, имеющей в Божестве свой образ как любовь ипостасей Бога "в себе", по отношению друг к другу. Человек выделяет из мира свой дружеский круг, своих любимых. Согласно Андрееву, великая любовь может вести две души сквозь воплощения и воплощения; такие души - спутники друг другу во множестве миров. Только любовь-филия видит другое живое существо как Другого; вдохновляясь ей, человек пытается соединиться с Другим в некую высшую целостность, не теряя в единстве собственной индивидуальности. Для Бога в Его отношении к миру любовь-агапе и любовь-филия совпадают: Бог знает каждое живое существо так, как оно не знает себя само, и любит его как своего Другого, как сына, как друга, как возлюбленного. Аберрации в направленности любви-филии таковы: объектом любви становится не само живое существо - его монада - а низшие стороны "я" другого человека; другая ошибка - привязанность к другому живому существу, ограничивающая свою и чужую свободу, стремление замкнуть в той или иной степени на себя личность возлюбленного.
Как утверждает Андреев, предел пути любви, себя отдающей - формирование вселенского союза, вселенского единства живых существ, в терминологии славянофилов - соборности, единства в любви и свободе. Этот финал - торжество вселенской церкви, обнявшей собой всю вселенную. Финал же андреевской "Розы Мира" - следующая фраза: "Так, восходя от света к свету и от славы к славе, все мы, населяющие землю теперь, и те, кто жил, и те, кто явится жить в грядущем, будем подниматься к неизреченному Солнцу Мира, чтобы рано или поздно слиться с Ним и погрузиться в Него для сорадования и для со-творчества Ему в созидании вселенных и вселенных" (1, с. 272). Это Богочеловечество - с учетом того, что этим единством объемлется не только человеческий род, но все монады Вселенной. Насколько этот предел достижим? Когда нам ожидать финала, и ожидать ли (в обоих смыслах фразы - существует ли эта финальная точка, а если да - то стоит ли ее ожидать)? На эти вопросы Андреев ответа не дает. Предел, если он существует, отодвигается в отдаленнейшие времена, за грань представления любого человека. Время совершенствования по сути дела, представляет собой потенциальную бесконечность, пределом которой служит актуальная бесконечность Божества. Такой предел одновременно и достижим, и недостижим. Здесь вновь мы сталкиваемся с антиномией, с двоением в зеркале рассудка идеи, чьи лучи упали на зеркало.
По словам Андреева, творчество на основе позитивно направленной любви - творчество не во имя свое, а во имя Бога и других живых существ. "Земной отрезок пути восходящей монады являет собой такой этап, на котором ее способности к творчеству и любви уже могут и должны распространяться на окружающую ее природную и искусственную среду, ее совершенствуя" (1, с. 19). Две первые заповеди - "возлюби Бога" и "возлюби ближнего". Творчество здесь есть помощь себе и ближним на пути к воссоединению с Божеством. Любовь к Богу необходима для того, чтобы озарить творчество лучами божественных энергий. Без этой подсветки творчество будет ущербно. "Если слепой поведет слепого, то оба упадут в яму". Сотворенное человеком станет тормозом, помехой на пути совершенствования тех, кто тем или иным образом соприкасаются с продуктами его творчества.
Власть Бога, согласно Андрееву, ограничена даром свободы, которую он вложил в каждую монаду. "Божественное творчество само ограничивает Творца, оно определяет Его могущество той чертой, за которой лежат свободы и могущества Его творений" (1, с. 49). Бог никого ни к чему не принуждает, поскольку принуждение не в Его природе. План божественного провидения осуществляется не путем насилия, но в силу единоприродности Бога и монад - в области свободы, любви и творчества. Божественная иерархия не есть иерархия насилия, но иерархия любви, которая может быть только добровольной, но никак не обусловленной внешними по отношению к монаде факторами. Андреевская позиция здесь сближается с мыслями Флоренского: "Бог, никому не желающий зла, никогда никого не уничтожал" (117, с. 155). Андреев начисто отрицает богословский юридизм. "Да, ни единый волос не упадет без воли Отца Небесного, не шелохнется единый лист на дереве. Но это следует понимать не в том смысле, что весь мировой Закон в его совокупности есть проявление Воли Божией, а в том, что становление свободных воль, которое представляет собой Вселенная, санкционировано Богом" (1, с. 79). Власть Бога над миром, с точки зрения Андреева, не есть власть законодательная, исполнительная или судебная. Не есть Его власть и власть деспота, объединившего в своем лице все ветви власти. Если бы Бог был таким деспотом, уместно было бы предъявлять Ему претензии - почему в мире столько зла. Но зло могут искоренить только те существа, чьим свободным произволением зло пришло в мир, точнее, в мире и родилось, так как в трансцендентном по отношению к миру Боге зла нет - "Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы". По словам евангелиста, "суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету…" (Ин. 3, 19-20). Творческий акт может не удаться лишь по причине его неполноценности, несоответствия самой природе монады, но не несоответствия некоему внешнему, навязанному монаде закону. Закон написан в сердце.
Отредактировано Сель (2007-09-15 23:11:13)
