Протест нового типа
Русский народный протест в последние годы неизменно оказывался «песней про тесто» – про то, кому на Руси жить, есть и пить нехорошо. Такими были, например, массовые выступления против монетизации. Теперь структура протестной активности явным образом меняется. Кто-то ищет «от добра добра», как рабочие «Форда» во Всеволожске, решившие, что «хорошо жить еще лучше». Иные в отсутствие нормальных каналов выражения мнения – то есть свободной прессы и процедурной демократии – выходят на улицы с политическими лозунгами. Что и произошло в выходные в колыбели Октябрьской революции – Санкт-Петербурге. Акция протеста по своим масштабам оказалась достаточно репрезентативной – просто отмахнуться от нее, как это предсказуемым образом сделали власти, невозможно.
Количественный уровень протестной активности, согласно данным социологов Левада-центра и ФОМ, остается примерно одним и тем же в течение многих лет. В частности, если в 1994 году, по данным Левада-центра, к акциям протеста был готов присоединиться 21 процент респондентов, то в 2007 году таких было 22 процента. Больше того, трудящиеся считают, что жить стало лучше, жить стало веселее. Если в 1994 году с высказыванием «все не так плохо, и можно жить» были согласны 9 процентов респондентов Левады, то в 2007-м таких 29 процентов. Что, судя по всему, и создает некий особый фон «путинской стабильности», сопровождаемый политической апатией по социологически подтвержденному принципу «все равно я ни на что не влияю». Оказывается, этот принцип – не слишком эффективное противоядие от протестной активности. Наоборот, отсутствие каналов влияния на состояние дел в стране провоцирует людей не просто на социальное недовольство (это удел в основном пенсионеров и социально ущемленных групп), но и на политический «акционизм».
В российских избирательных урнах давно покоится прах процедурной демократии.
Как говорят так называемые экстремисты, «голосуй, не голосуй – все равно получишь …». И это чистая правда. Поэтому единственным местом, где бурлит политика, за вычетом той самой, из 1970-х, кухни, остается улица. И не нужно быть Кассандрой, чтобы предположить: уличная активность неизбежным образом станет нарастать. А вот не надо было лишать народа выбора и цементировать партийную систему до консистенции железобетонной однопартийности. Это не сильная политическая система, а слабая.
Это система, которая не подавляет призрак майдана, а возрождает его к жизни с предопределенностью железных марксистских законов истории.
Пока трудно да, вероятно, и невозможно расчленить протест на отдельные «химические» фракции. Здесь больше сумбура, чем маршевой музыки рабочих батальонов. Здесь социалист идет рука об руку с либералом, а нацбол – с представителем обнищавшей научной интеллигенцией. Да и Михал Михалыч Касьянов – не вполне Ильич, хотя в целом выглядит гораздо лучше лидера пролетарской революции.
Но протест на то и протест, чтобы делиться не на правое и левое, чтобы не оставаться рациональным и осмысленным, а быть основанным на едином порыве недовольных.
В случае Питера – недовольных политикой партии и правительства в целом, а не отдельными ее частями типа монетизации, тарифов ЖКХ и проч. Это абсолютно новое явление, к которому власть оказалась не подготовленной. Ничего, кроме полицейского ответа на протест нового типа, у нее нет. А этот арсенал маловат для того, чтобы заново учиться утраченному искусству разговора с собственным народом. Трепаться языком кремлевских политических салонов в реальной политике (не той, которая «Реальная политика» в телевизоре) невозможно – другой уровень разговора, тона, тембра, иной словарь.
В структуре современного протеста появились и неподдельные признаки нефиктивной гражданской самоорганизации, столь не похожей на все эти «молодые гвардии» вместе взятые. Взять хотя бы студенческий протест, который вырос из, казалось бы, малосущественного повода – неадекватно высоких цен на обеды в кафе социологического факультета МГУ. Вместо того чтобы решить проблему, начальство «винтит» студентов теми же полицейскими методами. В ответ на это студенты самоорганизуются, учреждают свой сайт, на котором свободно распространяют информацию о развитии событий. И постепенно протест против высоких цен в кафе перерос в недовольство политикой деканата, лично декана, а протестующие заручились поддержкой студентов других факультетов и вузов. Между прочим, май-68 тоже не из политической ангажированности вольного студенчества родился: кто-то кого-то не пустил в женскую общагу – и началось…
Если в стране нет гражданского общества, оно начнет возникать спонтанно – снизу. Если в стране нет инструментов политической активности, она выплескивается на улицы.
Если экономика кажется надежно защищенной «высокой нефтью», это не означает наступления стабильности. Напротив, «стабильность» оборачивается несправедливостью в распределении национального богатства, увеличением разрыва между самыми богатыми и самыми бедными, а значит, провоцирует социальное недовольство разного типа.
У власти есть два выхода – гасить это недовольство полицейскими методами на фоне конформизма и пассивности остального населения или воспринимать его как сигналы о неблагополучии и исправлять положение. Например, для начала вернуть народу выборы.