Я никогда не видел этих людей на улицах. На заводах и фабриках, на бульварах и площадях, в клубах и в общественном транспорте – я никогда не видел этих людей. Где бы не расцветала жизнь, чего бы подлинного не случалось рядом – мне не доводилось видеть этих людей. Когда священную Промышленность сменило священное Техно – я не видел этих людей. Они не восхищались роботами и не видели угрозы в насекомых. Когда искусство становилось прекрасным – этих людей не было рядом. Когда происходит любовь – эти люди далеко за свинцовыми горизонтами. Им не ведома страсть и они никогда не погружались плотью в плоть. Я могу быть уверен: там, где рождаются свободные ситуации и ароматный авангард – этих людей нет. Их не будет на подлинной революции и для них никогда не создавали ковчег. Даже дыры в собачьих будках сделаны так, чтобы эти люди туда не попали.
Но эти люди существуют. Зелеными силуэтами бродят они по лабиринтам интеллектуальной жизни и, свесив с плеч угрюмые головы, шепчут что-то едва разборчивое о национальной идее и, почему-то говорят, что искусство должно лелеять эту идею. Отчего же, господа? С каких пор искусство стало жалеть черепа отцов и нежить то, что может разделять только социальный гной – синдром стаи? На каких основаниях мы должны уберечь нашу урину от церквей, государства и шлюхи-идеи, которая всегда продавалась по цене шоколадного батончика? Почему бы не помочиться? Иконы всегда были куском испачканного дерева для искусства. Поэтому и нет для него святости и уважения, толерантности и выдержанного тона. Идея нации немыслима для искусства, потому что там, где есть искусство, нет нации – есть художники, поэты и живые люди (возможно, еще роботы и насекомые).
И все же я увидел этих людей однажды. По сей день единственное чувство, которое они разделяют между собой – это греховное чувство страха утратить свой народ, свой язык, свою культуру и свою, с позволения сказать, страну. Но если подлинное можно утратить, существовало ли подлинное? Уместно ли говорить о нем? Была ли страна, если ее современные граждане верят в то, что существуют способы ее уничтожить?
Ведь все, что можно уничтожить – заслуживает уничтожения. Народ, нация, страна не исключение. Слабость – грех. Вера в стаю – порок.
Так или иначе, эти люди в Украине всегда провозглашали себя авангардом культуры, передовицей искусства и… никогда не переставали быть политическими свинками в руках государей от тех или иных партии. Речь всегда была о культуре, но никогда не была культурой. Все т.н. возрождение нации было лишь политическим рокотом и, слава богам, если таковые еще остались, что в 2004 году мы наконец-то увидели сладкую порнографию по телевизору. Когда еще мы сможем увидеть массовую содомию по телевизору? Непременно когда-то (мы светское государство, мы любим минет).
Речь о политике. Но я не хочу говорить о политике. Политические старики никогда не пугали меня. «Вы говорите по-русски. Могли бы и извиниться», - шевелились в меня губы писательницы Наталки Белоцерковец. Я никогда не целовал эти губы. «Вы говорите по-русски и это мне неприятно», - вторила ей гражданка Могилянской Академии. Я никогда не целовал гражданок (гражданки бесполые). «Вы иностранец? Почему вы говорите на чужом языке в нашей стране?», - спрашивал меня один академик в прямом эфире «Первого Канала». И он не был поцелован.
Я не хочу говорить о политике. Меня беспокоит она лишь тогда, когда сизой аномалией вваливается своим жирным телом погорелой бляди в жизнь свежих существ – молодых котиков. Я понимаю почему все эти седые поэты и издатели болтают о нации. Пусть болтают. Завтра ведь умирать, а болтать хочется. Да и гранты в конце концов… Но когда политика с раком нации вваливается в молодые организмы, я ощущаю острую потребность хвататься за скальпель и вырезать свиней из людей.
Так или иначе, разговоры о национальном превратились в локальное вредоносное. Они отвлекают молодых украинских интеллектуалов от свершения культуры, от жизни и глубинных ценностей искусства, от секса и молодости, в конце концов. Именно поэтому сегодня пред всеми нами встает жизненная необходимость гадить на все существующие флаги и национальные идеи – к черту хохлов, жидов, москалей, нигеров, банабаков, урок и прочие вымышленные ярлыки. К черту историю и ценности прошлого. К черту все, во что верят коллективы. Единственная ценность для молодости – молодость. Нас не вправе упрекать за наш язык (как бы он не назывался). Язык молодости – это любовь. А любовь не имеет нации. Она говорит на языке сердца. И это самое главное. Потому что сердца, пульсирующие в любой точке земного шара – одинаковые. Все остальное (и идея нации, в первую очередь) – фэнтези про гномов.
Герой Украины – тот первый, кто сожжет склад с национальной символикой. Герой Украины – тот первый, кто откажется быть украинцем и назовет себя человеком. Когда улицы наших городов захватит язык молодости, сменив собой язык нации, - лишь тогда мы сможем гордиться тем, что не только родились в Это Время, но и сумели изменить его.
Национальность – это порок, виртуальный результат симулированного психоанализа. И здесь не случается искусство. И здесь не случается пляска молодых титанов. Так зачем?
http://www.proza.com.ua/opinions/zakat_natsii.shtml
