«Орган анархизма-социализма», так стоит в заглавии нашей газеты. Анархизм занимает первое место как цель, которая должна быть достигнута: отсутствие власти, безгосударственность, свободная жизнь отдельных индивидов. И затем указывается, каким средством мы хотим достичь и утвердить эту человеческую свободу: посредством социализма, через солидарную общность людей во всём, что является для них общим, и через товарищескую работу.
Можно возразить, что если анархизм – это наша цель, а социализм – средство, чтобы сделать его возможным, то получается совершенно невозможный мир; т.к. ан-архия является чем-то негативным, отсутствием определённых учреждений власти, в то время как социализм представляет собой позитивную форму общества; обычно же позитивна цель, к которой движутся, негативное же - разрушение встречающихся препятствий - является путём к достижению того позитивного.
При этом возражении забывается, что анархия не означает пустой свободы, но что наше представление о вольной жизни и деятельности заполнено весьма богатым позитивным содержанием. В действительности, для нас должна по возможности рациональная, производящаяся при равных условиях работа служить средством для выражения и дальнейшего развития наших богатых естественных сил, чтобы воздействовать на наших соседей, природу и культуру и наслаждаться общественным богатством по своим силам.
Эти несколько слов уже говорят каждому, кто не находится в плену партийных догм, что социализм и анархизм вовсе не являются противоречиями, но более того, обуславливают друг друга. Настоящий товарищеский труд, настоящая общность возможно только при свободе, а свобода личности, в свою очередь, невозможна, когда удовлетворение жизненных потребностей не производится братской солидарностью. Тем не менее, всё время необходимо защищаться от неправдоподобных утверждений социал-демократии, что анархизм и социализм, якобы, друг другу враждебны, как «огонь и вода».
Те, кто это утверждают, аргументируют примерно следующим образом: социализм означает «обобществление», т.е. общество (под столь шатким понятием обычно понимается общность всех живущих на Земле людей) становится единым, объединяется, централизуется; интерес общества – высший закон, и ему должны подчиниться особые интересы групп и отдельных личностей. Анархизм, напротив, как они говорят, означает индивидуализм, т.е. стремление отдельного человека безгранично утвердить свою власть, т.е. разъединение и эгоизм. Обобществление и пожертвование с одной стороны и эгоизм с другой, это, будто бы, непримиримые противоположности.
Я полагаю, что могу показать простым сравнением, как следует относиться к противоположным объяснениям. Представьте себе город, где иногда светит солнце, а иногда льёт дождь. Если тут выступит кто-либо и скажет: «от дождя мы не сможем защититься иначе, как тем, что мы раскроем над гордом один громадный зонт, под которым каждый всегда, даже когда и нет дождя, может передвигаться», то это был бы «социалист» по объяснению социал-демократов. А если бы другой человек сказал: «когда идёт дождь, пусть каждый возьмёт зонтик из тех, что как раз есть в городе, каждый по одному, и если кому-то не достанется, то пусть тот сам разбирается с этим», то это был бы «анархист», как его малюет социал-демократия в виде ужасного привидения на стене.
Мы, анархисты-социалисты, напротив, не хотим заталкивать всех под один зонт, и так же не столь глупы, чтобы устраивать свалку из-за обладания зонтиком; но там, где это рационально, большие и малые сообщества используют общий зонт, который, однако, всегда можно удалить; кто желает идти один, должен иметь свой зонт, пока он может сам за себя отвечать, а кто желает быть мокрым, кого мы к сухости не принуждаем. Говоря без картинок: объединение человечества в интересах человечества, объединение народа в интересах народа, групповое сообщество в делах группы, объединение двух там, где идут только двое, уединение во всём, что касается только индивида.
На месте сегодняшнего государства и вместо мирового государства и мирового господства, как об этом мечтает социал-демократия, хотим мы, анархисты, свободное здание разнообразнейших, проникающих друг в друга, переливающихся тысячами цветов объединений по интересам и групп. В этих группах будет действительна заповедь, что я сам себе свой ближний, и что рубаха мне ближе, чем сюртук. Чтобы разумно и справедливо решать наши дела, нам придётся очень редко обращаться к человечеству, нам не нужно парламента человечества и мирового министерства. Хотя все разнообразные группы смогут договориться о вещах, которые касаются на самом деле всех, как, например, весьма тонкое изготовление расписания железной дороги и международного сообщения уже сегодня является областью, где господам государственным мужам без вышестоящих министерств, единственно по принуждению естественной необходимости, удаётся договориться. Посему и чтение рейхсбуха с обменными курсами – единственное наслаждение, которое мне до сих пор доставила министерская премудрость, и этой книжкой наше авторитарное общество заслужит куда больше уважения перед будущим, чем целой горой книг с законами всех наций. Из прочих интересов, которые были бы общими для всего человечества, я бы назвал, кроме общих мер веса и длины и общих научных и технических обозначений, только статистику, имеющую большое научное и экономическое значение, хотя и не столь великое, которое для неё задумала социал-демократия, когда, как известно, статистика станет троном, на котором расположится власть человека. Среди людей, которые не обречены гнётом обстоятельств или властителей на переобучение и непонимание простых вещей, цели статистики будут достигнуты с лёгкостью и без властных учреждений, а организация, которая должна будет, в конце концов, составлять вместе последние выводы статистики, будет играть, хотя она и работает для всего человечества, довольно подчинённую роль и не сможет добиться мирового господства.
Общие интересы нации? Такие будут иметь место; их объединяет язык, литература, так же и национальное искусство имеет свои особенности, так же как существуют старинные народные обычаи и обряды. Но т.к. больше нет власти, больше нет и присоединённых провинций и «национальной земли», которую следовало бы защищать или увеличивать. Так же нет больше и «национальной работы», т.к. работа будет группировать по совершенно другим принципам, чем по принципам языка и этнографии. Географическое и, так же, геологическое положение, климат, состав почвы будут играть существенную роль в рабочих группах; ведь что общего имеют наши национальные государства с географией? Языковые отличия, напротив, будут касаться организации в довольно несущественном размере.
О вопросах, касающихся организации работы, в общем лагере анархизма существуют различные мнения. Одни, приверженцы права на свободное наслаждение, придерживаются мнения, что каждый должен производит по своим силам и потреблять по своим потребностям, причём он, конечно, решает сам о силах, которые он желает приложить, как и о потребностях. Т.е. предполагается, что товары потребления будут извлекаться из хранилищ, располагающихся повсюду в соответствии с потребностями; и что эти хранилища будут наполняться трудом свободных людей, каждый их которых в силу своей разумности видит необходимость производительного труда. Как много нужно произвести в каждой отдельной области, т.е. как много при определённом уровне развития техники и определённом числе рабочих должен каждый отдельный человек работать, известно из статистики, как и из сообщений отдельных групп о действительных условиях. Так же и потребность в рабочей силе будет сообщаться всем интересующимся в объявлениях. Кто же уклоняется от производственного труда, хотя и находится в добром здравии, или работает меньше, чем может и чем работают его товарищи, тот подвергается общественному порицанию. Я полагаю, в нескольких словах я передал без искажений и без предвзятостей стремления коммунистов. Я же нахожу их организацию труда недостаточной и несправедливой.
Я не считаю верным объявить её в этой или подобной форме невозможной. Я считаю коммунизм и свободное наслаждение, как я их показал, возможными. Но я считаю, что довольно значительная часть людей охотно бы уклонилась от производственного труда или от его части, не смотря на общественное презрение, на которое они бы не обращали внимания, т.к. были бы уверены во взаимном уважении. Затем я на полном серьёзе оспариваю право свободного наслаждения по той причине, что посредством оного над человечеством наверняка воцарится новая авторитарная мораль. «Кто больше всего работает, кто охотнее занимается трудной и грязной работой, кто приносит жертвы ради слабых, медлительных и бездельников, тот – самый лучший из людей!» Это основное положение новой моральной системы, которая поджидает на основе свободного наслаждения, и принуждении этой морали, и общественный почёт, возникающие в его последствии, были бы более худшим и более опасным грузом для человечества, было бы принуждение более односторонним и несправедливым, чем принуждение, которое я считаю самым удовлетворительным, и, причём по серьёзному рассмотрению, я говорю о принуждении эгоизма.
Анархисты, не желающие ничего знать о свободном наслаждении, которые, более того, стремятся установить определённое отношение между трудом отдельного индивида и его наслаждением, стремятся поставить организацию труда на почву естественного эгоизма. Кто работает, тот работает на себя, т.е. кто присоединяется к определённой производственной группе, тот ожидает от неё определённых преимуществ. Если он трудится больше, чем остальные в среднем, то он делает это потому, что желает удовлетворить больше потребностей: занимается ли он тяжёлой и грязной работой, которая будет существовать всегда, хотя, конечно, не столь ужасно как сегодня, то потому, что эта работа – в противоположность сегодняшнему дню, когда она выполняется только беднейшими и посему хуже всех оплачивается – имеет особенно высокую ценность и лучше всех окупается.
Замечаний, которые делаются по этому типу организации труда, в сущности три: во-первых, в этом обнаруживают несправедливость по отношению к телесно и душевно слабым; во-вторых, опасаются новой эксплуатации через накопление индивидуального богатства; в-третьих, опасаются, что определённая производственная группа создаст себе преимущества тем, что примет только определённую часть участников, а остальных исключит. Я считаю все три замечания неверными. Пожалуй, всегда в будущем человеческие силы будут разнообразно и по-разному распределяться. Но при всестороннем образовании и развитии естественных талантов каждого отдельного индивида, и при всеохватывающем распределении труда, каждому будет легко найти место, на которое указывают ему его качества; кто не подходит для грубой работы, годится для более тонкой и т.д. А о совсем не способных к труду, инвалидах, стариках и т.д., как и о детях, будет проявляться забота самым разнообразным способом, причём я уверен, что принцип взаимного страхования будет играть очень большую роль.
Накопление индивидуального богатства никоим образом не может привести к эксплуатации, т.к. люди при анархии будут в собственных интересах придерживаться правила, что почва, земля и средства труда находились в распоряжении каждого. Таким образом, кто трудится больше или напряжённей, может создать преимущества лишь для собственных потребностей; средств к эксплуатации он не получает.
В-третьих, производственной группе придётся туго, если он решит закрыться для других людей, чтобы получать особенную прибыль от своего производства. Она подвергнется бойкоту со стороны других групп и будет должна снова открыть свои ворота. Напротив, там, где условия труда в определённый момент приносят преимущества, туда вскоре устремятся новые члены, так что в короткое время неравенство снова устранится, и условия работы примерно будут соответствовать условиям остальных групп. Свободные приток и отток рабочих, действительно свободная конкуренция равных людей не позволит появиться длительному неравенству в условиях существования.
Кстати, я не хочу упустить возможности указать на то, что обе обозначенные здесь формы хозяйствования в различных местностях и в различных областях вполне могут существовать рядом с друг другом длительное время. Практический опыт, без сомнения, скоро выявит, какая форма наипростейшая и самая справедливая. Целью обоих направлений является ведь одно и то же: свобода отдельного человека на основе экономической солидарности. Слишком сильно и слишком жарко об этой детали будущего мы спорить не будем; мы хотим общими усилиями изо всех наших сил позаботиться о том, чтобы мы вскоре смогли приобрести опыт в свободе!
Анархия не является законченной и твёрдой системой мысли, анархия есть жизнь людей, избежавших всякого угнетения.
Перевод с немецкого: Ndejra
