28 марта в Париже - горячие новости и анализ
Автор
anonymous
Дата создания
30 мар 2006
More details...
Франция: продолжается битва за трудовое законодательство! Вернее, против него...
Не в контракте дело...
Вчера, 28 марта 2006 года, я побывала на самой огромной в моей жизни манифестации. Повод - требование отмены Контракта "Первый прием на работу" (Сontrat Première Embauche, далее CPE). Про него людям, специально не читавшим законопроект, доступный в интернете, известно прежде всего то, что 1) он адресуется людям младше 26 лет; 2) что в течение первых двух лет после заключения контракта могут уволить без объяснения причин. Вильпен оправдывает введение этой меры тем, что она поможет создать рабочие места для тех молодых, что не имеют квалификации, малообразованы, и которых предприятия опасаются нанимать, потому что затем, если новый кадр не подойдет – увольнять его долго и действительно затратно (уж французское трудовое законодательство до сих пор не позволяло просто так выставлять работника за дверь). А если предприятие малое – то несколько таких увольнений, и оно на грани разорения. Итак, Вильпен хотел показать, что заботится о безработной и малоквалифицированной молодежи без больших шансов трудоустройства, сделав более привлекательным для патронов предприятий найм на работу новых работников.
Вот уже два месяца Франция встала на дыбы от этой с виду вроде бы банальной штуки, за которую Национальная ассамблея, несмотря на многочисленные процедурные дебаты и уже начавшиеся уличные манифестации, в середине февраля таки голосует.
Контракт «Первый найм на работу» стал новым символом яростной и бескомпромиссной борьбы с «прекаризацией» трудящихся (précarisation, постепенным лишением их социальных гарантий, раздробления занятости на многочисленные краткосрочные контракты, не дающие стабильного социального статуса и не дающие возможности стать признанным специалистом, и тп), бесспорно, одной из самых болезненных тем последней французской пятилетки.
И этот контракт оказался удобным для того, чтобы кристаллизовать в себе все бедствия, которыми чреват наступающий неолиберальный капитализм. В агитках даже утверждают, что могут уволить («выбросить в сорную корзину!») прямо со дня на день – но это неправда, поскольку все-таки на самом деле предупреждают за месяц специальным письмом.
Но собственно, не в самом контракте тут дело – текст законопроекта похоже никто особенно не читал (я честно попыталась прочитать, но французский канцелярит ничуть не человечнее советского новояза, а подробных популяризирующих текстов я просто не нашла). Знающие люди поговаривают, что на его месте могла оказаться любая другая правительственная программа, и ее постигла бы та же участь. Контракт «Первый прием на работу» подоспел в нужное время, чтобы сыграть роль жупела.
Причины же, судя по всему, двояки: высокие ставки электоральной борьбы в свете выборов 2007 года, однозначно и неодолимо противопоставившие лидеров нескольких крупнейших конфедераций профсоюзов (CFDT, CGT, UNEF, UNL), с одной стороны, и Вильпена – с другой. И – накопившееся массовое недовольство усугубляющимся положением, которое лишь искало возможности выплеснуться. Воспользовавшись положением, профсоюзы смогли мобилизовать улицу в свою пользу и имеют большие шансы победить в этой схватке, в которой уже никто давно не говорит о компромиссах, и в которой переговоры, обсуждение конкретных «пунктов программы» в принципе невозможны. Отступи хоть на шаг – и ты проиграл по полной.
По уже появившейся статистике, 28 марта 2006 года стал знаменательной датой в революционной истории Франции: цифра в три миллиона (по оценкам МВД, один миллион) людей, вышедших протестовать по всей стране, превосходит показатели самых мощных движений последних десятилетий: великие демонстрации декабря 1995 года против плана Жюпе (2,2 миллиона), марта 2003 года против пенсионной реформы, и превосходит цифру 1,3 миллион людей, объединившихся против крайне-правых, когда Ле Пен вышел во второй тур президентских выборов в 2002 году.
Впечатления наивного гуляки: Lucha y fiesta
По оценкам профсоюзов, в одном Париже собралось около 700 тысяч, и когда мы прибыли в конечную точку, Площадь Республики, некоторые колонны еще не вышли из начального пункта на Площади Италии. Мы с подругой присоединились к колонне университета Jussieu. И сами того не зная, попали в службу обороны (services d'ordre). Она выглядит так, что просто по обеим сторонам идущей колонны идут боком, взявши друг друга под локти, цепочки радостных людей, чуть ли не пританцовывая. И нам захотелось к ним присоединиться. Только потом мы поняли, какую важную функцию выполняли. Единственное, что их отличает от остальных, это то что они не могут хлопать и потрясать руками в воздухе, так как руки задействованы в создание цепи. В такой позиции мы проделали почти весь двухчасовой путь. Я держала под локоть какую-то старшеклассницу, которая спрашивала меня, не немка ли я. А я говорю: нет, я русская... и тут же вполне искренне льщу ее французскому революционному самосознанию: «у нас в России такое просто невозможно, я нигде еще такого не видела! У вас удивительное чувство оппозиционной солидарности!» В таком полуразвернутом положении и ощущая непосредственное физическое единение с лицейско-студенческими массами, под звуки рэпа и Bérurier Noir и ор многотысячной толпы мы проскакали от Пляс д'Итали почти до самой пляс де ля Репюблик...
Однако за энтузиазмом ора я все же успела заметить, что лозунги были довольно однообразными и малоизобретательными – «Chirac, Villepin et Sarkozy, votre période d'essai elle est finie» («Ширак, Вильпен и Саркози, ваш испытательный срок вышел!», «Mais qu'est-ce qu'on veut?» - «Le retrait» «De quoi?» - «Du CPE», etc. "Mais qu'est-ce qu'on veut? - Le CDI" (Чего мы хотим? - Отставки. - Чего? - CPE! - Что нам нужно?
- Бессрочный трудовой контракт!).
Мне показалось, что столь однообразны лозунги были не только у студентов Jussieu, поскольку поначалу мы свободно двигались вдоль разных кортежей и примерно то же самое слышали у троцкистов Lutte Ouvrière и коммунистического профсоюза CGT (Confédération Générale du Travail). На этом фоне звучало немного свеже, хотя и тупо: «СPE - cercueil pour la jeunesse» («CPE - гроб для молодежи»), а также «Сontrat Poubelle Embauche» (игра слов с Contrat Nouvelle Embauche, буквально: «Контракт найма на выброс», вместо «Контракт нового найма»).
Под конец манифестации, говорят, были столкновения «ломателей» (пресса так и окрестила их «casseurs») из пригородов с манифестантами и полицией. Но не столь многочисленные, как 23 марта, и быстро пресеченные. Вообще, легкая боязнь, которая у меня, честно говоря, была перед началом манифестации в связи с медиатизированными сценами погромов, была полностью развеяна созерцанием радостной и почти неохотно расходящейся с Пляс де ла Репюблик молодежи юных и средних лет, заполнившей праздные в этот будничный день улицы Парижа с баночками пива и бутылками вина в руках. Даже такое традиционно кафейное для французов мероприятие как выпивка переместилось для французов в этот день на улицы - атмосфера почти напоминала питерские пивные фестивали.
Попытки осмысления
Вообще, в такой атмосфере lucha y fiesta мне как-то пока трудно осмыслить все происходящее, уже два месяца волнами захлестывающее Францию - как, впрочем, мне кажется, и большинству самих французов. Революционная динамика событий такова, что CPE как таковой, его содержание, его смысл, в контексте мировой экономической глобализации и в параллелях с процессами флексибилизации трудовых отношений в других странах пока почти не обсуждается.
Кстати, мне это напомнило чем-то ситуацию ноября 2005 года, когда я все искала и не могла найти не выхолощенные слишком жесткими правилами политкорректности дискуссии о причинах сложившейся ситуации с пригородами. Вот и сейчас, по-моему, почти не найдешь, по крайней мере, в левой прессе и в интернете, грамотного экономического анализа того, что представляет собой этот контракт (хм, правда вот знающие люди советуют почитать экономическое приложение Le Figaro, форпоста правой прессы). Левыми же из всего большого текста закона повсюду цитируются лишь два пункта: то, что патрон может уволить работника в течение двух лет после заключения контракта, и что это может быть сделано без объяснения причин. Разумеется, представленный в таком виде, законопроект вызывает однозначную реакцию - благородный гнев населения, на достоинство которого он прямо покушается. Революционная динамика событий уже приобрела самостоятельную яркую ценность и азартный интерес (все следят за динамикой цифр: сколько где вышло на очередную манифестацию, сколько и каких университетов в каких городах оккупировано, какие лозунги пишут на стенах, сколько студентов в Ренне перегородили шоссе ведущие в город и т.п.) - и этот кризисный азарт с лихвой перехлестывает скромный и будничный интерес к реалистично-экономической стороне дела: ну если не CPE, то что тогда? Какими методами бороться с растущей безработицей? Один из профсоюзных лидеров (кажется CFDT) заявил Вильпену в ответ на его приглашение в Матиньон всех профсоюзных лидеров с целью обсуждения поправок к закону о равенстве шансов : нет, пойти на соглашательские уступки мы не согласны, только полный отказ от CPE! но взамен мы готовы поделиться с вами нашей альтернативной программой.
Однако содержание этой позитивной программы пока не разглашается. Видимо, она находится «в стадии разработки».
Как водится, не опъяненные революцией голоса, ползуче взывающие к принципу реальности, звучат из-за границы, со стороны иностранной прессы, послание которой можно было бы резюмировать так: "Ну оглянитесь, вокруг вас же вся Европа уже модернизируется, делает гибким свое трудовое законодательство... усиливаюшаяся социальная незащищенность - неизбежный процесс, связанный с глобализацией экономики, и единственный возможный выход - включаться в него...".
Financial Times сожалеет о том, что упорство профсоюзов в противостоянии с Вильпеном вызвано их предвыборными ставками, и что если они победят, то в глазах французов "ценность конфронтации приобретет еще больший вес по сравнению с ценностью переговоров и компромисса".
А швейцарский Le Temps вообще позволил себе следующее высказывание: "Родина Просвещения замыкается на себя и преумножает барьеры для международной торговли. Больше озабоченная грядущими выборами, чем своей безработной молодежью, Франция становится страной, не благоприятной для инвестиций".
В одной тематической дискуссионной передаче (Mots croisés, Перекрестные слова, второй канал) дали слово иностранным студентам. Запомнился студент юрфака индийского происхождения, родом из Канады, который высказывался за CPE и выражал недоумение французским упрямством перед модернизацией. Чувствовалось, что его напряженно слушают, еще бы, он говорил вещи, которые ни один из французов не решается произнести вслух: "Но ведь вы, французы, не хотите работать. Вы хотите только дискутировать и протестовать. Вы не любите компромисс, вам нужна борьба. А меж тем экономика простаивает. Вы не видете, что в других странах Европы и в Америке именно преумножение форм трудового контракта позволило конкретно бороться с безработицей (дальше вроде бы вполне корректно цитирует примеры). Да и вообще, избранное вами же законодательное собрание и приняло этот закон".
Пока он произносил эти слова, камера чутко ловила выражения лиц присутствовавших. Особенно запомнилось выражением лица одной из дискутанток, молодой и симпатичной главы студенческого профсоюза UNEF. В нем читалась глубокая и мудрая ирония: "То, что ты говоришь, мальчик, прислужник американского капитализма, возможно, по-своему правильно, но проблема в том, что мы с тобой говорим на разных языках. Есть вещи, которые для французов недопустимы". Из всего сказанного дискутанты ухватились только за последнюю сказанную мальчиком фразу - социалист Лоран Фабиус возразил, что будучи единожды избранным, законодательное собрание отнюдь не освобождается от обязанности консультироваться со своим народом.
Ненависть масс: бороться только «против» ?
Совершенно четкое ощущение, что на волне протеста против конкретного закона поднимается давно накапливающаяся ненависть масс: всех тех, кому не светит хорошее будущее при неолиберализме, всех тех, кто не знает, на фига он учится в универе и куда потом пойдет, всех тех, что перемежает пособия по безработице со случайными заработками, всех тех, кому постоянно грозит увольнение и очередной поиск работы, да даже и тех, кто изо дня в день отсиживает на постоянной, но нелюбимой работе. Всех тех, наконец, у кого тоскливо посасывает внутри от доносящихся отовсюду слов
"конкурентноспособность", "приспособляемость", "гибкость", "многопрофильность", и кто хотел бы вернуться в беззаботные семидесятые, в годы экономического роста, в эпоху бессрочного трудового контракта и огромных, а ныне поставленных под угрозу,
социальных гарантий. Проблема в том, что современная, меняющаяся в связи с глобальным шествием неолиберализма экономическая ситуация просто не учитывается - большинство французов попросту НЕ ХОТЯТ ее видеть и признавать, потому как СОВЕРШЕННО ОЧЕВИДНО, что она в корне порочна, и поэтому главное - веря в силу воображаемого и в революционный субъективизм, вести себя так, как если бы она не существовала. Такой вот реализм à la шестьдесят восьмой год ("будьте реалистами, требуйте невозможного!") Отсюда и явные импликации из все той же славной эпохи: например, 28 марта большой популярностью как у молодежи, так и у шестидесятников пользовалась наклейка "rêve générale" (то есть "всеобшая мечта") - игра слов с grève générale ("всеобщая забастовка").
Пока, по видимости, все, на что дружно и эффективно мобилизуются французы в нынешней своей революционности - так это на яростную защиту своего социального статуса и социальных достижений, которые датируются веком минувшим. То есть революция эта в буквальном смысле defensive (то есть охранительно-консервативная), а не offensive (то есть новаторская, протестующая исходя из радикальной новых представлений о должном порядке вещей). Что меня поразило - на манифестации, но также и во всех активистских обзорах, статьях, хрониках и тп, читанных мною в интернете, основной фигурой противостояния было не "трудовой народ" - "мировой капиталистический глобализм", а "трудящиеся классы" - "руководители предприятий" ("сlasses laborieuses - patrons"), "народ - недостойное его правительство" ("не молодежь и рабочих надо увольнять, а правительство !" – призывала одна из речовок). То есть оппозиции в общем-то индустриально-модерниские, девятнадцатого века, эпохи раннего марксизма и революции 1848 года (ее кстати, так же как и Великую Французскую революцию, поминали добрым словом во время демонстрации). Как будто и впрямь нет ни либерализующейся Единой Европы, ни вроде бы победно шествующего нового мирового (бес)порядка.
Когда массовый протест из способа (достижения цели) перерастает в каникулы…
Вильпен удивительно и тупо последователен в своем желании отстоять предложенный им законопроект (он согласен только на поправки) - его не убедил и трехмиллионный
всефранцузский народный протест 28 марта, который должен был, по предсказаниям многих, переломить ход событий. Постепенно он оказывается в полной изоляции: теперь от него отворачиваются даже свои, самые отъявленные правые из UMP, включая Саркози, который не забывает о президенстких выборах 2007 и почти прямо намедни высказался за замораживание законопроекта.
Но в этом своем бараньем упорстве Вильпен странным образом как бы сыграл на руку давно назревшей общественной потребности в яростном, однозначно-манихейском и личностном противостоянии. Вся хорошая, народная и левая Франция, с молодежью и студенчеством в авангарде, радостно объединилась под простым и единым лозунгом "долой CPE", против плохого правительства, играющего в пользу патронов (и профсоюзы забыли свои междусобойные споры, и Parti Socialiste шагало рядом с троцкистами...). И никакого уже тут постмодернистского размывания границ добра и зла, никаких ссылок на объективные и непостижимые силы мировых экономических процессов.
И в этой титанической борьбе добра со злом не столь уже важно достигнуть главной цели - отмены законопроекта. Студенты прочно и уже более месяца заседают в оккупированных, своих и чужих, университетах (некоторые из которых, как моя школа, EHESS, стали для пришлых студентов и безработных местом круглосуточных вечеринок с большим количеством вин и упражнений в "революционных граффити" в стиле "fuck CPE", закончившихся разграблением компьютерного класса, огромными убытками для школы и полным ее закрытием не менее чем на месяц - см. wwwflickr.com/photos/gunthert/sets/72057594089350652/). Давно позабросив книги и тетрадки, день ото дня азартно отдаются они устройству собраний и манифестаций, тайных, полуоткрытых и открытых совещаний, выпуску листовок, и пребывают в полном ощущении себя субъектами творящейся здесь и сейчас истории. И мне кажется, они даже обломались бы, если бы Вильпен сегодня заявил о приостановке введения в действие пресловутого законопроекта. По крайней мере, таково было мое ощущение, когда вчера, под конец демонстрации, университетский профорг прокричал: "Сегодня мы на улицах - а завтра продолжаем!" И он имел в виду не "работать" или "учиться", а - оккупировать универы и намечать новые общенациональные забастовки. И трудно пока сказать, успевают ли они там между делом коллективно порефлексировать насчет будущего трудового законодательства (именно такую формулировку я видела в приглашении от Нантеррского университета: порефлексируем вместе над сложившейся ситуацией в оккупированном здании!)
Движение против CPE: с нами и элиты, и рабочие пригороды
И, что полностью легитимирует революционность ситуации - социальная база на этот раз, в отличие от ноябрьских бунтов в пригородах, самая широкая. Оккупированы не только исторически чувствительный к революциям Нантеррский университет, не только у обнесенной внушительными решетками Сорбонны теснятся палатки то ли панков, то ли студентов-вахтенных революции. Теперь не отстают и кузницы социальных элит Grandes Ecoles : Sciences Po (Школа Политических наук), Ecole Normale Supérieure (Высшая нормальная школа, выпускающая элитарный преподавательский состав), Ecole des Hautes Etudes en Sciences sociales (Высшая школа социальных наук).
А шныряющие повсюду в поисках "голосов из народа" журналисты с одинаковым энтузиазмом цитируют высказывания юной лицеистки ("ну, сейчас не время ослаблять наш протест, по любому этот семестр уже полетел к чертям"), и университетских преподов, спешащих на баррикады вслед за студентами и борящихся против закрытия здания университета (которое, "в связи с оккупацией, должно стать местом нашего общего диалога и размышлений в связи со сложившейся ситуацией"). И молодого безработного (ему достаточно упомянуть, что он уже второй год безуспешно ищет работу). И профсоюзного активиста. И сорокалетней квалифицированной работницы частного сектора на постоянном контракте ("я абсолютно солидарна с социально уязвимыми работниками нашей фирмы, и речи быть не может о том, чтобы увольнять без объяснений"). Да и второе поколение иммигрантов из пригородов, уже вволю повеселившееся в ноябре, не замедлило воспользоваться ситуацией, побить витрины, пожечь машины и слегка поналетать на демонстрантов - просто так, из революционного азарта, да и чтоб о ноябре не забывали (уж не знаю, о каком там единении ноябрьских бунтовщиков с нынешними протестующими массами говорят анархисты - см. "Франция - тексты из движения", - но я под конец манифестации была свидетелем налета этих самых парней с окраин, все как один в капюшончиках, с бутылками и довольно угрожающего вида, на добропорядочных университетских манифестантов, которые, хотя и традиционно посмеиваются над шпиками, но были очень довольны, что беспрецедентно усиленный Саркози в этот день наряд, выстроенный шеренгами вдоль всего маршрута шествия, защитил их от этого слишком агрессивного братания).
Уроки из праздника непослушания – выносить их еще рано... Проблема любого, кто пытается критически осмыслить происходящее на его глазах революционное брожение и, дистанцируясь, высказывать возражения, когда другие уже давно на баррикадах – в том, что революционеры сразу зачисляют его в лагерь брюзжащих стариков... Ощущать себя «субъектом истории», быть на баррикадах, организовывать собрания в стенах оккупированного универа, шагать по свободным от машин улицам в хорошо организованной протестующей многотысячной толпе своих сограждан, которые заявляют прямо и без обиняков, что испытательный срок их правительства закончен и что сейчас они его уволят народным решением – чувство пьянящее и облагораживающее, которого нам так в России не хватает.
Но в сегодняшней французской ситуации, даже вдыхая пьянящие революционные ветры и даже отнюдь не являясь сторонником циничной теории заговора и больших политических игр, в которых рядовые граждане якобы лишь пешки, - все-таки невозможно не задуматься о том, почему французы, которых со школьной скамьи учат писать сочинения по философии и социологии и высказывать свое мнение по любому вопросу, с такой готовностью поддались манихейской борьбе добра со злом, в которой пока не нашлось места реалистичным и нюансированным дискуссиям по конкретным житейским вопросам типа «как нам обустроить трудовое законодательство». Возможно, миссия последнего оплота социальных достижений в стремительно либерализующейся Европе так захватывает их воображение, что додумать остальное не остается времени.
Впрочем, допускаю, что я что-то просмотрела, а может, все еще впереди!
to be continued...