Аналитическая статья левых активистов о современном состоянии левого и социального движений и перспективах их взаимодействия. Язык современной радикальной левой в России - удивительно архаичное наречие. И дело тут не только в дурной, но, в некоторой степени, извинительной привычке выражаться фразеологизмами, а в том, что за косностью языка стоит закостенелость понятий. А ведь именно они призваны отражать восприятие реальности и способы взаимодействия с ней. Каждое «устойчивое выражение» должно стать предметом постоянной рефлексии и анализа.
Действительно, стоило бы задуматься, что означает, например, такое привычное уху словосочетание как «работа в левой среде», и не является ли обозначенный им процесс технологией не объединения, а перераспределения ресурсов? А «работа с рабочими» или «с молодежью», что это - развитие движения или его инструментализация, приспособление к задачам собственного воспроизводства? Особой строкой идут бесконечные обвинения окружающих в «реформизме», неотделимые от раздирания рубах в пользу собственной «революционности». Но приближаются ли авторы ли подобных опусов к пониманию, КАК и ПОЧЕМУ в этом конкретном обществе может и должна произойти революция? Ведь революцию делают не обстоятельства жизни людей, какими бы невыносимыми они ни были, а сами люди, существующие в этих обстоятельствах. Именно поэтому революция - живой и меняющийся процесс, а понимание этого изменения, его ощущение и переживание отличает подлинного революционера от пленника схем.
На наш взгляд, стоит положить конец существованию левой мысли как индустрии готовых ответов, относящихся обычно к категории продуктов с неуказанным сроком годности, к тому же не подлежащих обмену или возврату. Конечно, если воспринимать социалистическую организацию как безотходное и «эффективное» производство, врядли можно найти лучшую модель. Единственная проблема состоит в том, что в рамках объективной реальности не существует соответствующего этой модели механизма производства штампованных вопросов.
Смыслом теоретической деятельности должно быть расширение знаний о явлениях действительности и их анализ, а не конвейерный выпуск резолюций с «правильной позицией». Именно поэтому для того, чтобы найти сегодня в происходящих событиях свое место, так важна фиксация и анализ текущего момента, во всей его многозначности и противоречиях.
ПРОФСОЮЗЫ: ТОЧКА ОТСЧЕТА
Наиболее развитой и передовой частью социального движения в России на протяжении всех позднесоветских и послесоветских лет были и остаются профессиональные союзы. На сегодняшний день они являются также наиболее организованной и последовательной в своей борьбе общественной силой, и их значение постоянно возрастает. Однако попытка объективной оценки - даже количественной – масштаба и деятельности профсоюзов в России неизбежно встречает значительные трудности, в первую очередь методологического характера.
На сегодняшний день в экономике России занято около 69 млн. человек, еще около 5 млн. являются безработными (в службах занятости зарегистрировано около полутора миллионов). Членами различных профсоюзных объединений являются, по собственным данным профсоюзных объединений, до 31,5 млн. граждан РФ . Из них ФНПР объединяет 29 млн. членов (92,1% всех членов профсоюзов), Всероссийская конфедерация труда – до полутора млн. (4,7%), СОЦПРОФ – до пятисот тысяч (1,6%), другие федерации и независимые объединения – еще около полумиллиона (1,6%).
Итак, профсоюзным движением охвачено до 42,5% трудящихся России. Для сравнения: во Франции, Нидерландах и Испании эта цифра не превышает 15%, в Германии, Швейцарии, Италии, Португалии, Австрии, Великобритании – составляет от 20% до 40%, в Норвегии, Бельгии, Дании, Швеции – от 50% до 90%. На первый взгляд, картина вполне утешительная. Однако, как ни парадоксально, на самом деле степень участия российских рабочих в профсоюзах стоит признать крайне низкой.
Дело в том, что мировое профсоюзное движение не является гомогенным. Существуют не просто серьезные, но принципиальные различия в форме организации, практике, значении профсоюзной работы и профсоюзного членства. Малочисленные профсоюзы Франции и Испании являются авангардом рабочей борьбы, членство в них традиционно приближается по своему восприятию к членству в политической организации. При этом влияние этих профсоюзов огромно, их мобилизационная и забастовочная способность простирается значительно шире их формальной членской базы. Степень охвата коллективной борьбой и коллективными соглашениями в этих странах достигает 70-90% трудящихся. Одновременно существует «скандинавская» модель профсоюза: это организация, которой в законодательном порядке предписана роль распределительного механизма «государства всеобщего благосостояния», многочисленная (поскольку от членства в профсоюзе зависит получение социальной защиты), с высокой степенью централизации, неповоротливая, редко решающаяся на открытые выступления, однако имеющая прямое влияние на организацию производства вне процесса коллективных споров.
Очевидно, что ситуация в российском профдвижении не вписывается ни в ту, ни в другую схему. Поэтому... ее, как правило, пытаются подогнать под обе схемы разом. Наверно, можно, хотя и не до конца обоснованно, провести параллель между боевыми профсоюзами Франции и «альтернативным» профдвижением в России (несопоставимыми, конечно, ни по численности, ни – тем более – по влиянию, но применяющими сходные методы борьбы и организации). Но идущее бок о бок с такой параллелью определение ФНПР как «желтого» профсоюза или, тем более, как профсоюза «с желтым руководством», вызывает серьезные и обоснованные сомнения.
«Альтернативные» профсоюзы возникли в России на волне перестройки и связанного с ней подъема общественного движения, в котором играли одну из центральных ролей. Однако скорый спад социальной активности, вызванный жестоким разочарованием в идеалах «капиталистической демократии», привел к тому, что эти профсоюзы так и не сложились как массовые организации класса. В этом качестве им удалось закрепиться только на нескольких участках – там, где рабочий класс наиболее сплочен (например, тяжелыми условиями труда), где высока концентрация работников в рамках предприятия: в угольной отрасли (НПГР), на транспорте (РПД, РПЛБЖ, профсоюзы летчиков, авиадиспетчеров, докеров). Во всех остальных секторах «альтернативные» профсоюзы – это лишь небольшие группы сознательного меньшинства наемных работников.
В настоящий момент численность всех независимых профсоюзов в России не превышает 7-8% от общего числа работников, охваченных объединениями (т.е. 3-3,5% трудящихся). Однако внутри этого небольшого сегмента социального движения сегодня происходят чрезвычайно важные для всего общества процессы, прежде всего – связанные с появлением и развитием независимых организаций рабочих на предприятиях транснациональных и крупных российских корпораций. Это – синдром растущего запроса на коллективную самоорганизацию класса. Такие профсоюзы зарождаются в новых условиях, в среде молодых рабочих, на предприятиях с новым (зачастую иностранным) менеджментом, т.е. вне старых трудовых отношений, основанных на «советском» представлении о внеклассовом единстве интересов «всего коллектива» от директора до уборщицы.
Это представление долгое время сохранялось за счет парадоксального частичного совпадения интересов работников и старого директорского корпуса в вопросе сохранения предприятий, рабочих мест и сложившихся вертикальных отношений коллектив-администрация. Более того, апогея своего развития эта конструкция достигла спустя несколько лет после распада Советского Союза – в середине 90-х, в самый разгар приватизации. «Не отдадим в чужие руки!» - этот лозунг объединил рабочих и «старых» директоров, связанных с коллективом, на десятках и сотнях российских предприятий, таких как Выборгский ЦБК.
ФНПР в своем сегодняшнем виде, т.е. по сути как система корпоративных отношений внутри предприятия, сложилась как продукт этой противоречивой и парадоксальной ситуации. Поэтому в тот момент, когда процесс передела собственности был в основном завершен, когда конфликт «старых» и «новых» управленцев и собственников отошел на второй план по отношению к классовому противостоянию, исчезла та почва, на которой выросла и стояла эта организация. Это нашло свое отражение в смене «партийности» федерации с КПРФной на единороссовскую. Время патернализма и межклассового единения прошло, настал момент прогнуться под победителя.
Однако победившей буржуазии ФНПР оказалась не нужна. Она не защищает работников (и даже часто напрямую сдает их интересы), но одновременно совершенно неэффективна как инструмент собственника. Падение значения федерации ярче всего проявилось в деградации институтов трехстороннего урегулирования, эффективным субъектом которых ФНПР не стала, поскольку в 90-е сформировалась именно как структура, во многом подменяющая их.
Фактически единственной социальной группой, прямо заинтересованной сегодня в работе этой организации остается т.н. «среднее звено» - бригадиры, мастера, начальники цехов и отделов, младшие менеджеры и пр. Особенность положения этой прослойки в том, что она является «передовым отрядом» менеджмента на производстве. Ее задача – мотивация и надзор – чрезвычайна сложна. Психологическая ситуация – более чем дискомфортна, ведь, постоянно находясь в среде рядовых работников, они должны проводить линию высшего руководства, от которого по имущественному положению отстоят куда дальше, чем от своих подчиненных. Свой среди чужих, чужой среди своих. В этой ситуации ФНПР – корпоративная, цеховая структура, обладающая средствами поощрения (путевки и т.п.) и выпуска пара – оказывается незаменимой.
Однако профсоюзы – это не средневековые цеха, а структура ФНПР, интегрированная с вертикальной структурой предприятий, – это не структура классовой организации. Ни по своему составу, ни по своей роли в производственных отношениях и общественной жизни, ни по своей политике эта организация не может претендовать на название «профсоюзной». Тем не менее, ФНПР играет важнейшую роль в рабочем и социальном движении России. Но благодаря не своим отдельным «боевым» первичкам, а как огромный – почти бездонный – резервуар для канализации социального протеста, а также мощнейший инструмент дискредитации профсоюзной работы как таковой.
Поэтому, на наш взгляд, справедливо было бы говорить о том, что реальная численность профсоюзных организаций в России, по самым оптимистичным подсчетам, не превышает 3 млн. человек или 4% всех работников. Это «альтернативные» профсоюзы и отдельные наиболее здоровые части ФНПР – причем и те, и другие в своем развитии сталкиваются с определенными проблемами.
«Свободные» профсоюзы, в большинстве случаев, объединяют активное меньшинство работников предприятия, что ставит их под удар администрации, а также не позволяет полноценно участвовать в заключении колдоговора. Часто независимые профсоюзы не имеют «второго эшелона» активистов, и простое увольнение нескольких лидеров лишает рядовых членов первички способности к борьбе, часто заканчивается уничтожением организации, которая успевает «растаять», пока активисты доказывают неправомерность своего увольнения в суде. С другой стороны, члены «альтернативных» профсоюзов, как правило, отличаются высокой сознательностью и нацеленностью на борьбу, более сплочены и готовы противостоять атакам на организацию. Массовое же членство в ячейках ФНПР сплошь и рядом продиктовано не осознанным стремлением входить в организацию работников, а совершенно иными мотивами – подсказкой отдела кадров, привычкой, восприятием профсоюза как источника благ (путевок, мест в детских садах и пр.)
Серьезной проблемой и для «альтернативных» профсоюзов, и для боевых ячеек ФНПР остаются отношения с собственным руководством. Притом, что первые, несомненно, являются классовыми и боевыми организациями на локальном уровне, их национальные структуры зачастую построены на недостаточно прозрачной и демократической основе, наблюдается отчуждение между руководством и первичками. Национальное руководство выступает, скорее, в роли координационного центра, оказывающего информационную, юридическую и материальную поддержку, а не реально действующего и подконтрольного рядовым членам представительного института. Неподотчетность руководства позволяет отдельным лицам использовать свое положение в личных интересах. Ячейки же ФНПР, в силу уже описанных выше особенностей структуры этой организации, вообще в случае радикализации и открытого противостояния работодателю попадают в ситуацию прямого конфликта с областным или отраслевым профцентром, ведущую к разгрому актива или выходу первички из состава федерации.
СОЦИАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ: ТОЧКА ОТСЧЕТА
Стабилизация трудовых отношений и подъем профсоюзов не случайно совпали с началом наступления в социальной сфере. К концу 90-х годов приватизация производства была в общем завершена, но неподеленным еще оставался огромный кусок госсобственности – транспорт, инфраструктура, ЖКХ, учреждения здравоохранения, образования, науки и культуры, пенсионная система. Одновременно государственные гарантии в социальной и трудовой сферах оставались препятствием для вступления России в ВТО.
Первый удар был нанесен по трудовому и профсоюзному законодательству, а заодно и по демократическим свободам. Массовые выступления десятилетней давности еще не до конца истерлись из памяти российской элиты. Разрушение прав на организацию и собрания, а также захват медийного пространства должны были обезопасить положение и легитимизировать репрессии на случай «народного гнева».
Кроме того, проходившие реформы носили локальный характер, затрагивая небольшую часть населения и оставляя равнодушным большинство. Принятие законов растягивалось на годы. Так, вопрос об изменении Трудового кодекса был поставлен российским правительством еще в середине 90-х, а принят новый ТК только в 2001 году; пенсионная реформа продолжалась более пяти лет; начатая в 93-м реформа образования не окончена до сих пор. Позднее форсированное принятие даже менее разрушительных антисоциальных законов вызывало кратковременный подъем, однако, так и непреодоленная российским обществом после поражений начала 90-х годов фрустрация не позволяла выстроить долгосрочную стратегию сопротивления. Наконец, подлинное содержание принимаемых законопроектов не было доступно пониманию широких слоев населения, а разъяснительная работа оппозиции не могла соперничать с пропагандистской мощью неолиберальных СМИ.
В итоге в самом массовом «дне единых действий» против нового ТК, организованном по призыву «альтернативных» профсоюзов, приняло участие около 300 тысяч человек, причем только меньшинство – в форме митингов и однодневных забастовок. Ответом на пенсионную реформу было лишь пассивное сопротивление: граждане так и не перевели свои деньги в негосударственные фонды, что по факту привело к ситуационному провалу планов правительства.
Растущая уверенность буржуазной элиты в своих силах привела к чрезвычайному ускорению темпов подготовки проектов реформ и их проведения через парламент. Этому способствовал и состав Государственной Думы, превратившейся после выборов 2003 года в формальный орган. Так, внесенный в парламент весной 2004 года печально известный ФЗ-122 в августе того же года был подписан Президентом; принятый в 2005 году Жилищный кодекс прошел путь от начала разработки до вступления в силу в течение одного года; а целый комплекс проектов, связанный с приватизацией сферы образования, науки и культуры, был внесен и проведен через парламент в течение осени 2006г.
Последствия этих реформ уже затронули самые разные слои населения – рабочих, пенсионеров, учащуюся и безработную молодежь. Бюджетники, всегда бывшие наиболее пассивной частью трудящихся, переживают крах всех своих патерналистских иллюзий. В итоге сегодня это огромное большинство населения становится объектом растущей социальной радикализации.
Первым оглушительным сигналом сопротивления снизу стали события вокруг ФЗ-122 в начале 2005 года, когда акции протеста, большинство из которых носило радикальный характер (митинги, перекрытие улиц и дорог, нападения на сотрудников милиции и контролеров), прошли в почти 600 городах, т.е. фактически в каждом районном центре. Очень показательным для российского протестного движения является тот факт, что принятие этого закона, ради чего Государственная Дума специально прервала свои летние каникулы, не вызвало почти никакого общественного резонанса.
Первые выступления, начавшиеся сразу после затянувшихся новогодних праздников, носили преимущественно стихийный характер и были лишь в малой степени отмечены влиянием статусных оппозиционных партий, осознавших важность происходящего и попытавшихся поставить движение под контроль, когда на местах уже сложились и действовали органы самоорганизации. И хотя движение быстро пошло на спад, его значение было решающим для дальнейшего развития протестного сознания.
Сформированные на волне «ситцевой революции» координационные советы привлекли самые различные элементы – от активистов небольших левых групп до людей, впервые проявивших интерес к социальным процессам.
В этих условиях в апреле 2005 года прошел первый Российский социальный форум, собравший более 1000 участников – в основном представителей региональных КС. Была предпринята попытка начать структурирование движения в национальном масштабе и сделать шаг к его политизации, сформулировав общую программную альтернативу антисоциальной политике Кремля.
Принятие нового Жилищного кодекса и ряда смежных законов дало новый импульс развитию социального протеста. Особенность этой реформы в том, что она непосредственно затронула интересы абсолютно всех граждан России. Вокруг жилищных вопросов возникли тысячи инициатив, в центре внимания которых оказались управление жильем, уплотнительная застройка, проблемы общежитий, состояние жилищного фонда и ЖКХ, рост тарифов и право на жилье, права обманутых соинвесторов строительства и др. Несмотря на общую основу проблем, связанных с жильем (противоречие между интересами жителей и строительных и обслуживающих компаний), выразить их в единых требованиях не удалось. Неоднократные попытки объединения этих инициатив столкнулись с их взаимным непониманием, замкнутости на локальных проблемах.
Существование противоречий между отдельными социальными группами, входящими в протестное движение, вообще является серьезным препятствием на пути его развития. Углубление процессов приватизации образования, науки и культуры вызвало однозначно негативное отношение учащихся и работников этих сфер. Однако формирование их консолидированной протестной позиции по-прежнему находится под большим вопросом. Проведение этой реформы связано с опасениями разного характера. Студенты недовольны наступлением на бесплатное образование, тогда как значительно число преподавателей надеются, что это улучшит их материальное положение. В то же время преподаватели ВУЗов выступают против введения ЕГЭ, а родители школьников рассчитывают, что это избавит их от необходимости оплачивать услуги репетиторов. Ученые, занятые фундаментальной наукой, обеспокоены потерей независимости РАН и опасаются закрытия своих институтов; а их коллеги, занятые прикладными исследованиями предвкушают получение дополнительного финансирования. Перевод среднего образования на подушевое финансирование фактически ставит всех работников школ в состояние конкуренции друг с другом.
КОГДА НАЧИНАЕТСЯ ПОЛИТИКА
На протяжении всей постсоветской истории новый правящий класс, генетически связанный с государственным аппаратом, был единственным субъектом, создавшим свои политические институты и представления о политическом в обществе как таковые. 90-е - начало 2000-х можно рассматривать как своего рода "одиночество буржуазии", выстраивавшей структуры принятия решений исключительно в соответствии со своими интересами, не предполагающие общественного участия как такового. Односторонняя война против большинства, манифестированная приватизацией, предполагала создание государственного режима, находящегося в состоянии постоянной готовности к агрессии и все новым наступлениям на социальную сферу, рабочие места и уровнь жизни. Не случайно начало радикальных реформ почти совпадает с реформами политическими, открытыми расстрелом парламента и введением краткосрочного чрезвычайного положения в 1993г. Такая система в силу самой своей природы не оставляла и не оставляет сегодня места для адекватного выражения сопротивления снизу в его политическом измерении.
Любая попытка вписаться в существующую публичную политику для представителей рабочих организаций и социальных движений сопряжена с колоссальным коррупционным и манипулятивным давлением существующих институтов. Каждый новый избирательный сезон, связанный с созданием очередного букета квазиполитических образований, подобно цунами, грозит погрести под собой ростки независимых протестных инициатив. Главным вопросом на сегодня становиться проблема обретения движением самостоятельных форм, лежащих за пределами господствующей политической культуры, нахождения четких программных альтернатив, способных дать основу трудящимся как самостоятельному субъекту, имеющему свой голос и борющемуся за изменение своего положения.
Однако на сегодняшний день российская левая не в силах предложить что-либо в этом смысле. Существуя вне политического поля, сконструированного бюрократией и корпорациями, левые находятся под его постоянным влиянием, несознательно взаимодействуя с ним и перенимая его стратегии отношений с социальными движениями. Стремясь утвердить свою позицию, левые группы пытаются использовать профсоюзы и низовые инициативы для подтверждения своего соответствия утверждениям собственных программ. Забастовки и протесты в жилищной сфере, акции рабочей солидарности и выступления против последствий реформ представляются манящими и доступными вершинами, на которых должен быть первым утвержден флаг с тем или иным партийным логотипом. Подобное отношение в глазах неискушенных социальных активистов зачастую практически стирает различия между радикальными левыми и буржуазными политиканами, заинтересованными в электоральном успехе или являющихся представителями конкретных коммерческих интересов.
Фактически речь в отношениях социальных движений и левых идет о преодолении взаимного недоверия, непринятия друг друга «всерьез» и порожденной ими взаимной инструментализации. Абсолютно обыденной – и считающейся «нормой» - сегодня является ситуация, когда профсоюзы или протестные инициативы воспринимают политических активистов как бесплатных помощников, эдаких «подай–принеси, пошел вон», способных по необходимости провести пикет или организовать депутатский запрос, но решительно непригодных и даже вредных для «реальной» работы. «Политику оставляйте за дверью» и «Мы за тех, кто нам помогает» - вот два девиза, под которыми подпишется сегодня подавляющее большинство активистов социальных движений. Впрочем, как уже говорилось, левые платят той же монетой.
Таким образом, первоочередным вопросом для социалистов, для сторонников подлинного изменения общества становится поиск самоопределения в движении, означающий решительный разрыв с технологическим и потребительским подходом к движению социального протеста. Погружение в движение, нахождение в нем самостоятельной и уникальной позиции, основанной на четкой политической альтернативе, представляется единственной настоящей возможностью для адекватного выражения левой перспективы в общественном пространстве. Это погружение, нахождение себя в обращении к классу, не только не означает для левых потерю идентичности и отказ от форм политического наступления, но, напротив, создает условия для обретения своего настоящего лица.
СОЦИАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ И ЛЕВЫЕ: ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ
Можно выделить четыре основные точки, обозначающие одновременно и слабость российского социального и левого движения, и возможность для их взаимного развития и совместного роста: проблемы с распространением и получением информации; низкая степень координации и взаимодействия; недостаток подготовленных активистов; неспособность к массовой мобилизации.
И левое, и социально-протестное, и профсоюзное движение в России сегодня находятся в условиях информационной изоляции. При этом отсутствие внимания к их работе и даже прямая дезинформация со стороны СМИ – лишь часть проблемы, хотя и достаточно важная с точки зрения пропаганды и организации массового сопротивления. Не менее остро стоит и вопрос обмена информацией и опытом внутри самого движения. Сегодняшний уровень коммуникации едва-едва позволяет формировать адекватный ответ на конкретные факты репрессий, а о долгосрочных широких кампаниях не идет и речи.
Информация о происходящих событиях поступает (в основном через интернет-рассылки) в виде калейдоскопа, в то время как совершенно необходимо ее обобщение, поиск тенденций, точек соприкосновения, единых требований и подходов. Ведущаяся в этом отношении работа (в первую очередь – Институтом «Коллективное действие»), к сожалению, носит скорее социологический, чем политический характер. Немногочисленные же попытки анализа ситуации, предпринимаемые левыми - увы! – по-прежнему отмечены стойким стремлением втиснуть ее в прокрустово ложе заранее сформулированных концепций. Факты противоречат теории? Тем хуже для фактов!
В результате действия протестного движения отмечены экспрессионизмом, носят ситуативный характер, долгосрочная стратегия или хотя бы основа для ее поиска отсутствует. А это проигрышная позиция даже для оборонительной борьбы.
Без преодоления замкнутости социальных движений и субкультурности левых, без создания общего пространства коммуникации, невозможно говорить и о перспективах политизации движения в целом, осознании им своих общих интересов. В этом контексте кампании солидарности играют определяющую роль. Они важны и будут иметь значение не только сами по себе – в этом случае они останутся для социальных движений лишь методом (причем не всегда достаточно эффективным) решения частных проблем, а для левых – не более чем самодовольной демонстрацией формальной связи с классом. Совместные действия должны стать полем активной и последовательной конвергенции текущего сознания протестного движения и профсоюзов, постановки задачи их политической репрезентации, а, следовательно, и вопроса социальной альтернативы.
Шагом вперед по сравнению с одиночными кампаниями поддержки стало появление координационных советов и комитетов профсоюзной солидарности, построенных как постоянно действующие площадки для обмена мнениями и выработки программы общих действий, совместных печатных изданий, широких общенациональных структур (Социальных форумов, СКС). Эффективность подобных структур зависит от конкретных обстоятельств, требований момента, выраженных в определенном уровне осознания каждой конкретной формы как практической необходимости. К тому же, политическим активистам еще предстоит борьба за равноправное участие в этих инициативах.
Недостаток подготовленных кадров – общая проблема и левых, и социального движения, и профсоюзов. С одной стороны, существует крайний дефицит грамотных активистов социальных движений, недостаток образования и самообразования. В этом смысле вопрос о кадровом голоде смыкается с проблемой информационно-аналитической работы внутри движения. С другой стороны, левым зачастую вообще не хватает связи с актуальным социальным процессом, если даже не просто практического опыта борьбы, а социальным и профсоюзным активистам – политического обобщения такого опыта, ощущения себя частью единого движения.
Марксистская теория не является непосредственным порождением борьбы рабочего класса, но в то же время она – обобщение всего ее предшествующего опыта. Поэтому сохранение марксизма как актуальной политической практики возможно, только если каждый новый индивидуальный опыт не механистически препарируется по установленным канонам, а перерабатывается, включаясь в имеющееся единство общественного опыта и одновременно изменяя его. Как часть этого процесса воспитание кадров - это результат становления левых в качестве органичной составляющей движения и одновременно завоевания ими в политическом отношении социальных активистов и лидеров боевых профсоюзов.
Одной из важнейших проблем остается ограниченная способность социальных движений к массовой мобилизации с одной стороны, и крайне медленный количественный и качественный рост левых групп – с другой. На сегодняшний момент, пожалуй, только опыт выступлений против «монетизации» дает пример реального массового подъема на основе адекватных ситуации и объединяющих требований, способных вывести людей на улицы. В то же время, характерно, что и эти, и некоторые другие крупные протесты более локального характера были связаны с конкретной краткосрочной ситуацией. Возникающие на волне этих выступлений инициативы в большинстве своем оказались неспособны качественно увеличить свое присутствие в общественной жизни, выстроить свою деятельность на регулярной и планомерной основе. Помимо объективных причин, связанных с особенностями текущего массового сознания, эти скромные результаты объясняются острым дефицитом органичного политического наполнения движения.
Крайняя недостаточность присутствия и участия левых определяется, несмотря на устойчивую тенденцию роста, незначительным количеством активистов, их неспособностью привлечь к себе новые силы. Можно уверенно сказать, что сегодня левые лишь в малой степени используют потенциал роста интереса к антикапиталистическим идеям среди молодежи, оказываются не в состоянии адекватно реагировать на существующие общественные проблемы, вести открытую и убедительную полемику, смело и ярко давать альтернативную интерпретацию по широкому кругу актуальных вопросов. Компенсацией подобной «блестящей изоляции» оказываются как сектантские тенденции, так и «снижение» собственного участия до полного нивелирования собственной политической позиции, повседневного действия в качестве «хороших социальных активистов».
При всех объективных различиях, недоверие к политическим формам, к политической постановке вопросов являются отличительной чертой не только российской ситуации. Принципиальное неприятие политических организаций европейскими социальными движениями, характерное для начала 2000-х, изменилось тогда, когда сама логика сопротивления привела к необходимости поиска действенной альтернативы. Так, в решающем голосовании «Нет» по Европейской конституции именно организованные левые стали той силой, которая смогла отразить растущее осознание обществом органической связи приватизации и наступления на социальную сферу с их институциональным выражением на уровне национального государства и Европейского Союза. Именно с этим связано т.н. «возвращение партий», основанное на глубокой связи и взаимопроникновении теории и практики, повседневного опыта борьбы и социалистической традиции. Подобное изменение ситуации было связано не только с пробуждением общества, но и с глубоким переосмыслением левыми своего предыдущего опыта, его применимости по отношению к задачам текущего момента.
Такое переосмысление возможно только на основе повседневной работы внутри движения, оказывая решающее влияние на выработку внятной и мобилизующей политической альтернативы. Именно на этом основан сам принцип переходной программы, выдвижения четких и последовательных требований, направленных на широкие массы, органично связывающих повестку текущего момента с необходимостью борьбы против логики рынка, необходимостью сознательного и окончательного низвержения капитализма.
Илья Будрайтскис, Маша Курзина, СД «Вперед»